— Нам, Георгий, не пристало у мангала чулки сушить. Или вместе на гору, или в пропасть вместе, — весело тряхнул головой Элизбар.

Еще день, еще ночь жужжит взбудораженное Носте. Забыли про еду, забыли про сон. Ошалело мечутся толпы, жестикулируют, охают, возмущаются, радуются, остервенело ругаются, плюют, спорят…

По улицам, на базаре, у реки беспокойно мычит скот: передвигаются блеющие овцы, недоуменно топчутся козы, визжат перегруженные арбы, свистят длинные кнуты.

За притихшей церковью разгоряченные мальчишки играют в «избиение гзири, сборщика и нацвали».

Папуна, Шио, Датуна и трое выборных из Носте подсчитали хозяйство. Украденное зерно вернули с полдороги. Припасов и хлеба нашли много, буйволов только пятнадцать пар, коней под стражей гзири десять, коров совсем не было, свиней сто штук. Зато в открытые двери сараев выползли опухшие тюки с белой, золотой и черной шерстью, готовой к отправке. Обрадовал приказ Георгия проверить хозяйство мсахури. Считали до поздней луны. Шио вернулся домой сумрачным, ночью метался в жару, бредил. Царь много имеет, князья — сколько хотят, мсахури откуда столько взяли? До сих пор мсахурский скот считали царским. Оказалось, один нацвали имел большое стадо коров, свиней, овец, восемь буйволов, а от птицы двор нельзя пройти, подвалы ломились от сыра. Много кувшинов с маслом подготовлено к отправке в Тбилиси.

— Сколько лет грабил Носте, чтобы в таком богатстве плавать! — качал головой Папуна.

Закутанный в мохнатую бурку всадник лихо спрыгнул с коня, удивленно окинул взором низенький домик и постучался. Эрасти провел его в сад. Георгий в глубокой задумчивости шагал по шуршащей дорожке. Гонец молча вынул из папахи послание. Георгий взломал печать и склонился над лощеной бумагой.

«…Что нужно, Георгий, все пришлю. Говорили мне, Носте богато шерстью и лесом, но ты молодой, помощь необходима. В чем нужда твоя, как отцу, скажи, чадо мое. Может, нужны люди, или скот, или оружие, с большим сердцем все пришлю. Амфору вина прими, пятьдесят лет в ананурском марани хранилось, пей на здоровье. Моя семья приветствует тебя и в гости ждет. Подписал в замке Ананури князь Нугзар Эристави. Арагвский».

Георгий ушел в глубь сада и снова перечитал послание. Особенно щемила фраза; «и в гости ждет». Он не мог разобраться в чуствах, взволновавших его, но твердо решил ничего не брать от князя и пока не ехать.

Носте торжественно проводило семьи азнауров. Резали баранов, песнями вспоминали старину, танцевали у костров. В дом Элизбара переехало семейство Эрасти. Долго ругался Элизбар, наконец убедил отца оставить часть хозяйства новым жильцам. Немало поскандалили со своими отцами и другие азнауры. Наконец все порешили оставить шестую часть. В Носте, по личной просьбе Георгия, зазимовала семья Даутбека, приступившая уже к постройке дома на своем новом наделе. Георгий убедил взять в помощь десять новых глехи. Отец Даутбека согласился управлять Носте на время отсутствия Георгия.

Шио целый день метался от постройки к амбару, от амбара к буйволятнику. На него напал страх: вдруг сказочное богатство окажется сном. Ни брань Папуна, ни упреки Маро не помогали, Шио упорно стерег свое богатство. Георгий молчал, он чуствовал в чем-то правоту отца и прощал ему внезапно выросшую его жадность и даже жестокость, но твердо отстранил Шио от общественных дел, уверив, что за обширным владением должен следить сам хозяин.

Ностевцы, многозначительно щурясь, поговаривали о скорой свадьбе Георгия и счастливой Нино, дочери Датуна, ставшего большим человеком. Заведуя складами и сортировкой шерсти, Датуна ходил в новой чохе, важно постукивая ореховой палкой.

Нино застенчиво пряталась в доме, куда под разными предлогами часто заглядывал Георгий. Взбудораженная Тэкле не отходила от Нино, поминутно покрывая лицо любимицы поцелуями.

Через несколько дней отдохнувший гонец собрался в обратный путь. Георгий послал в подарок Нугзару шкуру бурого медведя, подарил гонцу каракуль на папаху и в письме благодарил князя за доброту, но у него, Георгия, все есть, а в Ананури, если князь не раздумает, он приедет весною.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На аспарези, разбрасывая влажный песок, стройной колонной въехали тваладские сотни, первая на белых, вторая на черных конях, и развернулись у желтого круга.

Онбаши, бросив поводья, столпились у царской площадки и заспорили о первенстве сотен в джигитовке.

Юзбаши, азнауры Асламаз и Гуния, оживленно обсуждали желание царя расширить тваладскую конницу до четырехсот сабель. Их радовала возможность пополнить конницу тваладской молодежью, избежав приема к себе церковных мсахури.

Худощавый Гуния одобрительно качал маленькой головой, точно надетой на длинную шею. Его слегка косящие глаза самодовольно поблескивали. Гордые привилегиями, данными еще Луарсабом I, тваладцы упорно избегали смешения с другими мсахури. Освобожденные от податей, владея для личных работ многочисленными месепе, они целые дни проводили в военных упражнениях, джигитовке, состязаниях, охоте на диких зверей.

Неустрашимые, в сирийских кольчугах, на выхоленных жеребцах с синими чепраками, тваладцы держали в страхе врагов царя, особенно казахов, не отваживавшихся приблизиться к летней резиденции Багратидов и Кватахевскому монастырю, расположенному в полуверсте от Тваладского замка.

Владение Твалади с замком и городком тваладских сотен с севера, запада и востока замыкалось Ксильскими горами, поросшими густым лесом, а с южной, при слиянии Гудалы и Эзати, обрывалось Гударехским ущельем.

На холме протрубил боевой рог. Асламаз и Гуния вскочили на коней и поскакали навстречу царю.

Было раннее утро. Серебряные капли блестели на листьях. Два коня, пофыркивая, важно переступая выхоленными ногами, углублялись по узкой тропинке в лес.

— Сюда, господин, — сказал чубукчи, сворачивая к оврагу.

Он хрипло свистнул, подражая розовому скворцу. Из пещеры завыл шакал. Шадиман спрыгнул с Каракала, раздвинул ветки, пригнулся, вошел в пещеру и опустился на сухие листья рядом с человеком, угрюмо его приветствовавшим.

— Какие вести привез, Отар?

— Плохо, князь: Орбелиани угрожает все открыть царю, если не скажешь, где Нестан.

Шадиман нахмурился. Царь, конечно, поверит, и тогда… А если отправить Нестан в Абхазети, не изменит ли Орбелиани? Конечно, изменит. Надо обезоружить князя. Пусть знает, где спрятана Нестан, но освободить ее не сможет.

Помолчав, Шадиман спросил:

— Больше ничего не передал Орбелиани?

— Передал, князь, Баграт поручил закупить в Турции оружие и тайно переправить в Гонио, откуда зимою верные люди перевезут в замок Баграта. Когда турки доставят оружие в Абхазети, получишь тайный знак — парчовый пояс… Потом велел передать: атабаг Манучар уже был в Кодорском монастыре для переговоров о помощи Баграту. О чем говорил — Орбелиани скажет, когда узнает, где Нестан.

Шадиман поднялся и приказал Отару явиться за ответом через три дня.

Шадиману сегодня везло. Царь и Луарсаб еще не вернулись, с аспарези, и он поспешно направился на угловую террасу, куда через Нари пригласил Мариам.

Шадиман передал «требование» Орбелиани взять Нестан в царский замок под высокое покровительство царицы. Он горестно добавил: на случай отказа у Орбелиани готово послание царю с описанием одной молельни… Шадиман умолял не уклоняться от благородного дела. Нестан не имеет матери, а «несчастный князь», жертва Эристави, навсегда вынужден покинуть пределы Картли. Но если княжна будет в замке царицы, Илларион Орбелиани клянется остаться верным до последнего вздоха покровительнице всех несправедливо обиженных…

Мариам поняла безвыходность положения и решилась на опасный разговор с царем.

На холме протрубил боевой рог, звучно ударили тамбури, и под перекатное «ваша» царь с Луарсабом, окруженные телохранителями и лучшими азнаурами, выехал из аспарези.